«Учитывая постоянные нападения Тигрицы на эту несчастную женщину, я не очень понимаю, почему все мы сочувствуем ее утрате. ИМХО, она не потеряла ничего, кроме преграды ее отношениям с Койотом. Он заслуживает нашей поддержки, а она — определенно нет».
Моя потеря неизмерима, потому что неизмерима потеря моего любимого. Я ощущаю его страдания всем сердцем. Его жена отказалась принять нашу любовь и сделать ее частью своей собственной, но это не облегчает боль от того, что она была трагически вырвана из этой жизни и выброшена в иной мир. Я страдаю вместе с Койотом точно так же, как люблю вместе с ним. Наши души сплетены, и мы вместе чувствуем эту боль, как вместе чувствуем все остальное. Мы отпразднуем ее путешествие в следующую жизнь тантрическим любовным танцем.
Меня чуть не вырвало, я с трудом удержалась. Не уверена, от чего меня тошнило больше: от претенциозной псевдоскорби Тигрицы, выдержанной в стиле нью-эйдж, или от мысли о Дэниеле Муни — это мог быть только он — совершающем «тантрический любовный танец», что бы это, черт возьми, ни значило.
Я выделила сообщение и скопировала его в файл на своем компьютере. В интересах безопасности и по причине паранойи я назвала файл «Мысли о животных». Всякие там хакеры, детективы из полиции и любопытные мужья ни за что не догадаются.
Потом я вернулась на «Дежаньюс», чтобы найти побольше сведений о парочке тантрических убийц. Примерно через час я не выдержала. У меня болела спина, слезились глаза, и к тому же было ужасно противно. Я вышла из Интернета, переключила компьютер в спящий режим и, шатаясь, отправилась на кухню. Питер обнаружился там же, где я его оставила. Он все еще нависал над пустой чашкой кофе, но, кажется, сумел продраться сквозь все разделы «Лос-Анджелес Таймс». Перед ним лежали страницы раздела «Купить-продать», и он сосредоточенно подчеркивал объявления красным маркером.
— Эй, что делаешь? — спросила я.
— Смотрю, кому платят больше, чем мне.
— Ради Бога, Питер, скажи, что ты это не всерьез.
— Еще как всерьез, — печально сказал он. — В «Голливудском репортере» напечатали длиннющую статью о каком-то двадцативосьмилетнем писаке, который отказался сделать сценарий «Мести ворон-убийц» за миллион семьсот тысяч долларов. Отказался. Типа это задаром. Типа он собирается заработать еще больше на чем-то другом.
— Ты же не знаешь точно. Может, этот парень — поборник художественной ценности и просто не хочет писать про этих ворон-убийц, — сказала я.
— Погоди, Джулиет. Во-первых, это Голливуд. Тут ни у кого нет художественной ценности. А если бы и была, они бы на нее наплевали за миллион семьсот тысяч. А во-вторых, я готов убить за возможность написать сценарий, который ты, кажется, считаешь полностью лишенным этой самой ценности.
Он в самом деле на меня рычал. Мой чудесный, невозмутимый супруг превратился в персонажа одного из собственных сценариев.
— Что это в тебя вселилось сегодня утром? — спросила я, стараясь держать себя в руках. Почему-то мое настроение всегда подстраивается под Питера. Он подавлен — я тоже подавлена. Он злится — и я злюсь. К сожалению, его хорошие эмоции далеко не такие заразные.
Питер застонал, подошел и обнял меня.
— Прости, солнышко. Я веду себя как идиот. Я не ложился до четырех утра, все пытался закончить сцену, над которой работаю. Кажется, я никогда не напишу этот сценарий. Значит, никогда не получу другой.
Он вдруг уронил руки с моих плеч и в ужасе посмотрел на меня.
— Господи, а если это из-за меня нам отказывали во всех садиках? Они знают, что у меня нет будущего, и не хотят, чтобы их драгоценные детки связывались с отродьем неудачника!
У меня глаза на лоб вылезли, но прежде чем я сумела сказать что-нибудь обнадеживающее, Питер начал шарить по столу.
— Где карандаш? Мне надо это записать. «Отродье неудачника». Отличный заголовок.
Я засмеялась и поцеловала его в макушку.
— Я люблю тебя.
— Я тебя тоже. А чем это ты занималась все утро? Как дела у малыша?
Он быстро нацарапал что-то на краю газеты, потом снова обнял меня и поцеловал в живот.
— У нас с Исааком все в порядке. Мы просто… хм… катались по округе.
— Что? Катались по округе?
— В смысле, мы заехали к Одри Хетэвей вернуть куртку, а после того, как я привезла Руби домой, я… я… я просто покаталась.
Я помолчала, а потом сказала:
— Я соврала.
— Что?
— Я не хотела тебе говорить, чем занималась на самом деле, и поэтому соврала. Но не могу тебе лгать. Я и правда ездила к дочери мисс Хетэвей. А потом я вроде как преследовала Дэниела Муни.
— Что ты делала?
— Я его преследовала. Но послушай, именно поэтому я…
— Да мне плевать! — Он уже кричал. — Ты что, устроила погоню за машиной вместе с нашей дочерью? Ей всего два с половиной года!
— Это была не погоня! — прокричала я в ответ. — Мы очень тихо и аккуратно проследили за Дэниелом Муни и его подружкой до ее дома, а потом я тут же привезла Руби назад, прежде чем вернуться, чтобы узнать, как эту подружку зовут. Ты что, правда думаешь, что я стала бы рисковать безопасностью Руби?
Питер остановился.
— Подружка?
— Да, подружка. И ты ни за что не поверишь, что я нашла про них в Интернете.
Питеру стало интересно, несмотря ни на что.
— Продолжай.
— Оказалось, этот гад спит с этой женщиной, Ниной Тайгер, или «Тигрицей», как ей нравится себя называть. Они встретились около года назад на форуме для тех, кто увлекается полиамурами.
— Поли… чем?