Я призадумалась. Она была права.
— Хорошо, солнышко, давай играть в поезда, — сказала я, выбрасывая из головы мысли о Брюсе ЛеКроне и несвоевременных смертях и опуская свое основательное тело на пол.
Руби приволокла пластиковую корзинку, набитую поездами и рельсами от «Брио». Питер с большой помпой принес в дом магнитную железную дорогу — это часть нашей кампании по забрасыванию Руби универсальными игрушками, а также игрушками для мальчиков. Она полюбила поезда с первого взгляда. Но, к ужасу Питера, ей было совсем неинтересно соединять рельсы и пускать по ним маленький поезд. Вместо этого она играла в «семью поездов». Вскоре все вагончики-дети лежали в постельках с жуткой простудой, и за ними ухаживали вагончики-мамы. Локомотив, выступающий в роли «поездового доктора», делал им уколы и давал таблетки. Эти игры приводили ее отца — обычно спокойного — в полное отчаяние. Однажды я даже услышала его вопль: «А они не могут просто тащить тяжелый груз?!»
Удерживая маленький тормозной вагончик на своем круглом животе, я сказала:
— Эй, Руби, посмотри, вагончик-детка застряла на вершине горы! Может поезд-мама ее спасти?
К тому времени, как Питер вернулся домой, мы играли уже почти час, и глаза у меня давно уже слипались. Что же со мной такое? Что не дает мне радоваться этим играм? Питер обожал играть с Руби. Я часто видела, как другие мамы играют со своими детьми. Я что, единственная, кто находит это катастрофически скучным?
Услышав, как открывается дверь гаража, мы с Руби примчались к парадной двери, словно пара золотистых ретриверов, которых оставили одних на весь день. Вошел Питер в спортивном костюме и помахал бумажным пакетом, из которого доносился самый дразнящий на свете аромат.
— Угадай, что, — сказал он.
— Что?! — крикнула Руби.
— Я пошел в спортзал, и угадай, что?
— Что?! — завопила она.
— Что рядом со спортзалом? — Питер кричал так же громко, как Руби.
— Что?!
На этот раз мне показалось, что из окон вылетят стекла.
Питер перешел на сценический шепот:
— Барбекю!
Мы с Питером отпраздновали розовую полоску в тесте на беременность, заказав пиццу, до краев набитую начинкой, и с тех пор не отступали от этой привычки. Хотя мы с Питером не совпадали в объемах до дюйма, его живот тоже потихоньку выдавался вперед. Я нашла, что это очень успокаивает. Последнее, что нужно шарообразной беременной женщине, — это лежащий рядом с ней в постели мужчина с животом, похожим на стиральную доску.
Мы наслаждались жареными ребрышками, опуская кусочки воздушного белого хлеба, который Руби называла «ватным хлебом», в соус барбекю. Наконец, когда наши желудки наполнились, а подбородки и пальцы покрылись жиром, Питер утащил Руби мыться и укладываться спать. Я подняла телефонную трубку. Стэйси оказалась именно там, где я надеялась ее застать в полвосьмого вечера. На работе.
— Привет.
— И тебе привет. Брюс ЛеКрон уже признался? — спросила она.
— Ха-ха-ха. Вам всем будет стыдно за то, что вы мне тут устраиваете, когда этот парень попытается управлять студией из тюрьмы Сан-Квентин.
— Пожалуйста, Джулиет. Ты уже становишься посмешищем. Ты правда нашла что-нибудь новенькое?
Я просветила ее насчет телефонного разговора с детективом из полиции и насчет того, что узнала о ЛеКроне. Когда я рассказала ей о насилии на бытовой почве, она ахнула.
— Честно говоря, Джулиет, ты на этом зациклилась.
— О чем это ты?
Иногда Стэйси здорово меня злила.
— Я не зациклилась. Я просто пробила его через компьютер. Парень обвинялся в избиении жены.
Стэйси молчала.
— Стэйси, ты еще тут?
По-прежнему тишина.
— Стэйси, ну хватит. Разве я стала бы тебе врать?
Она вздохнула.
— Я думаю, не стала бы.
— Слушай, — продолжила я, — мне нужна кое-какая информация.
— Какая? — спросила она недоверчиво.
— Ничего особенного. Я всего-навсего хочу узнать, где живет ЛеКрон.
— Господи, Джулиет. Я не собираюсь давать тебе его адрес.
— Почему нет?
— Потому что он был моим коллегой. Он тут работал, пока не ушел заведовать «Парнасом». Я не могу дать тебе адрес своего коллеги.
— Ну хорошо, ты можешь хотя бы примерно сказать, где он живет?
— Нет!
— Просто посмотри в своей базе данных. Не надо мне адреса, просто скажи, что там есть рядом. Ну давай, я бы это для тебя сделала, — подлизывалась я.
Она помолчала минуту, а потом спросила:
— Ты уверена насчет этого насилия?
— Абсолютно. Больше, чем уверена. Я видела распечатку своими глазами.
— Ну хорошо. Подожди секундочку, я проверю на компьютере, — мрачно сказала Стэйси.
Я услышала, как она нажала несколько клавиш.
— Он живет в Беверли-Хиллс, чуть восточнее торгового центра «Сенчури».
— Недалеко от парка Роксбери?
— Думаю, да, — сказала Стэйси.
— Это милый парк, — сказала я. — Руби он должен понравиться. Может, нам стоит пойти проверить.
— Я даже не собираюсь терять время на то, чтобы просить тебя быть осторожнее, Джулиет. Это ни к чему не приведет.
— Я осторожна. Я просто везу дочь в парк. Что в этом плохого?
Следующее утро выдалось теплым и прекрасным. Один из тех дней, когда вспоминаешь, что Лос-Анджелес — всего лишь пустыня, покрытая скоростными трассами и автостоянками. Свет был такой яркий, что глазам больно, но казалось, что он с тем же успехом может исходить и от белых линий на дороге, и с неба. Обычно я приветствовала такие дни сердитым взглядом и ворчанием: «Отлично, еще один прекрасный день. Кому он нужен?»